К «китайской модели» приковано внимание всего мира. В Новом и Старом свете наперебой восхищаются скоростью развития Поднебесной, любуются небоскребами Шанхая и Кантона, во всем мире покупают китайские одежду и обувь, часы и бытовую технику. А в странах Третьего мира появляется все больше китайских автомобилей, самолетов, танков.
Но больше всего «китайская модель» интересует россиян. Коммунисты буквально молятся на своих китайских «коллег», постоянно намекая, что, мол, получи они власть – и Россия волшебным образом преобразится наподобие своего восточного соседа. «Единая Россия», невзирая на заявления о себе как о «консервативной» партии, желает консультироваться у китайских коммунистов по проблемам модернизации. И за всем этим – невысказанное недоумение: как же так, давно ли Китай ассоциировался с нищетой и отсталостью, велосипедом в качестве мерила богатства, разгулом хунвэйбинов, оборванными ополченцами с ППШ на Даманском. И вообще: столько лет СССР был «старшим братом» «красного» Китая, помогал ему, и вдруг – такой невероятный рывок, и вот уже Россия – сырьевой придаток Китая… Как же такое случилось?
Сначала нужно договориться о дефинициях. Во-первых, Китай был отсталой страной только в глазах малограмотных советских обывателей. Страна с древней культурой, он имел чрезвычайно высокую бытовую культуру (традиции грамотности, медицины, гигиены, высокоорганизованные общественные и хозяйственные структуры). Благодаря этому китайцам, как и народам одного с ними культурного круга (японцам, корейцам и вьетнамцам), чтобы догнать Европу и Америку, нужно было не так уж много – всего лишь перенять современные технологии. Русское сельское общество, в частности, было и остается несравненно более отсталым, чем китайское.
Во-вторых, СССР никогда не был «старшим братом» Китая. Китай всегда вел свою политику, заставляя сталинскую Москву делать то, что ему выгодно. СССР поставлял Китаю станки и оборудование, учил китайцев делать машины, самолеты и атомное оружие – в качестве «интернациональной помощи», то есть бесплатно. Но на свой внутренний рынок китайцы «советских» не допускали: в 50-е годы ХХ века СССР был завален китайскими костюмами, полотенцами и термосами, а Китай у СССР не покупал почти ничего! В 1950-м Мао и Ким Ир Сен решили развязать войну в Корее, а Сталин убеждал их не делать этого… Войну они развязали. И заставили СССР платить за нее, снабжать их оружием, отправлять на фронт советских танкистов, летчиков, артиллеристов, инженеров. Тысячи из них погибли. А Китай в итоге получил бесценный военный опыт, массу оружия и верного союзника – Северную Корею, которая почему-то благодарна за помощь не далекой и чуждой северной стране «белолицых», а хорошо знакомому и родственному Китаю. Так Мао использовал Сталина. А когда Китай почувствовал себя сильным, он послал СССР (который наивно считал себя «старшим братом») далеко-далеко, и в 1972-м осуществил угрозу Мао образца 1941-го – договорился с США и получил место в Совете безопасности ООН. Так кто был «старшим братом», а точнее – кто кого использовал? Китай использовал СССР, а не наоборот.
Российские коммунисты делают упор на том, что прорыв в экономике и социальной сфере Китай совершил под руководством их идейных собратьев. Это – либо ошибка, либо лукавство: никакой коммунистической партии в Китае нет и никогда не было. Ибо коммунистические партии на всех языках так и называются – «коммунистические». Компартия Ирана, например, - «Хезбе коммунисте Иран», Таиланда – «Пак коммиунист хэнг пратеттай», Турции - «Тюркие коммунист партиси», Греции – «Коммунистикон комма тес Элладос», Филиппин – «Партидо коммуниста нг Пилипинас». И так далее. А так называемая Компартия Китая официально называется «Чжунго Гунчаньдан». Что в традиционном китайском написании означает примерно «Китайская партия всеобщего единства». А переводится это название как «коммунистическая» исключительно для внешнего пользования. Самое яркое тому свидетельство – тот факт, что в китайской компартии никогда не было дискуссий о троцкизме и прочих «уклонизмах», зато постоянно шли споры о том, можно ли считать настоящим коммунистом… императора Цинь Шихуана. Смешно? Только на взгляд европейца. Император, железом и кровью объединивший страну, безусловно, никакого отношения к учению Маркса-Ленина иметь не может, но быть предтечей «партии всеобщего единства» может вполне.
Тут дело в истории. В бурные 20-е годы ХХ века Китай был разделен мировыми державами на сферы влияния, провинции контролировались различными кликами милитаристов, окраины (Тибет, Внутренняя Монголия, Маньчжурия) были в руках сепаратистов. Китайцы – народ с чрезвычайно высокоразвитым самоуважением, и Национальная партия – Гоминьдан – возглавила борьбу за объединение страны и изгнание иностранцев. Но положение партии было крайне тяжелым: Англия, Франция, США и Япония поддерживали милитаристские группировки, стремясь сохранить Китай слабым и расколотым. А Гоминьдану нужно было оружие, деньги, военные и гражданские специалисты: без них вести борьбу за объединение страны было невозможно. А помощь националистам оказывала только Советская Россия, но большевики, подбрасывая китайцам вооружения и обучая их в офицерской школе на острове Вампу, постоянно намекали: надо бы вам, товарищи китайские революционеры, проникнуться идеями Маркса-Энгельса-Ленина, тогда мы будем заинтересованы в вашей победе. И в 1921 году наиболее дальновидные гоминьдановцы создают КПК, но для китайцев это Гунчаньдан, то есть радикальная патриотическая партия, сражающаяся рядом с не слишком последовательным Гоминьданом за единство страны. Марксы с Энгельсами с их идеями простым китайцам неинтересны.
Вся история КПК показывает, что она всегда была не столько марскистско-ленинской партией, сколько китайской патриотической. До 1927 года коммунисты единым фронтом с Гоминьданом боролись с милитаристами и империалистами, что, кстати, крайне удивляло советских товарищей: как не воспользоваться гражданской войной для уничтожения главного конкурента в национальном движении? Сами они поступили бы именно так. Но КПК – не большевистская, а национальная партия, и настойчивые рекомендации представителей Коминтерна, например, Бородина, игнорировались. Разрыв коммунистов с Гоминьданом спровоцировал его лидер Чан Кайши: испугавшись быстрого роста влияния КПК (все-таки будем придерживаться этого неправильного, но принятого в мире названия партии) и начал террор против коммунистов. Те ответили восстанием и созданием Китайской Советской Республики (КСР) и Китайской Красной Армии. Сегодня мало кто знает, что в 1927-37 годах существовала КСР – с населением в 12-13 млн. человек, правительством, флагом, гербом и гимном, собственной валютой, армией, милицией и т.д. При этом в состав СССР КСР вступать отказалась, мотивируя это тем, что сначала надо победить в войне. Большевики так и не смогли переупрямить хитрых китайских «единомышленников».
Понятно, что коммунисты создали КСР для того, чтобы советская помощь резко увеличилась. И не прогадали: китайские красноармейцы сумели закрепиться в обширном районе близ монгольской границы, куда бесперебойно доставлялись из Советского Союза оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты и вообще все, чтобы КСР могла жить и сражаться. А поддержка коммунистов населением росла: Гоминьдан фактически прекратил борьбу с милитаристами и империалистами, бросив все силы против КПК. Никаких реформ в социально-экономической сфере Чан Кайши не проводил, только давил китайцев налогами. Так КПК превратилась в лидера борьбы за независимость и объединение Китая.
В 1931 году на Китай напала Япония. КСР немедленно предложила Гоминьдану прекратить гражданскую войну и объединиться против захватчиков. Чан Кайши продолжал войну с соотечественниками, лишь имитируя войну с агрессорами и вообще прекратив борьбу с милитаристами. Однако в 1932-м КСР объявила войну Японии, чем повергла в шок большевистскую Москву. Во время Первой мировой войны большевики, не колеблясь, пошли на союз с врагом ради захвата власти. «Революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству. Это - аксиома. И оспаривают ее только сознательные сторонники или беспомощные прислужники социал-шовинистов», - писал В.Ленин. А КПК четко продемонстрировала, что она – партия совершенно другого типа.
В 1936-м генерал-милитарист, но при этом патриот Чжан Сюэлян захватил Чан Кайши и заставил подписать договор о союзе с КПК против японцев. И коммунисты немедленно упразднили КСР, преобразовали Красную армию в соединения, подчиняющиеся Чан Кайши и бросили все силы против агрессоров. И до 1945 года сражались с японцами, причем несравненно лучше, чем многомиллионная армия гоминьдановского правительства. Чем еще больше укрепили свое положение в качестве главной патриотической партии. За всю войну бывшие «красные» ни разу не нападали на войска центрального правительства. А вот Гоминьдан дискредитировал себя в глазах китайских патриотов постоянными нападениями на бывшие «красные» соединения: так, в январе 1941 при передвижении к фронту войска Гоминьдана предательски атаковали колонны Новой 4-й армии (бывшей «красной») и разгромили их. Но даже на эту провокацию «красные» не ответили.
В годы Второй мировой войны большевикам стало ясно, что КПК – никакой им не союзник, она просто использует помощь СССР для достижения собственных целей. Когда после нападения нацистской Германии советские представители объясняли китайским «товарищам», что у СССР тяжелое положение и он не может поставлять вооружение и все прочее, как до войны, Мао и его соратники возмущенно отвечали: а к нам какое отношение имеют ваши проблемы? Обещали - поставляйте! И язвили: а почему Красная армия воюет не по уставу – ведь там сказано: «Бить врага малой кровью на его территории». «Для Мао Цзэдуна мы не идейные союзники, а орудие, которым он рассчитывает пользоваться для решения собственных целей. У Мао Цзэдуна органическая неприязнь к Советскому Союзу. В Советском Союзе, несмотря на все его заявления о дружбе, он видит идейного недруга» (П.Владимиров, «Особый район Китая»). И помощь китайцам истекающий кровью СССР оказывать продолжал: Мао открыто грозил, что если помощь Москвы прекратится, он обратится к Вашингтону. Советское руководство оказалось заложником собственной глупости, самонадеянности и банальной трусости: уже видя, каков Мао, оно просто боялось бросить его на произвол судьбы и надеялось, что как-нибудь все обойдется и «красные китайцы» вернутся в объятия московского «старшего брата».
После окончания Второй мировой войны Чан Кайши вновь развязал войну с коммунистами, но шансов победить у него не было: его режим себя полностью дискредитировал. Гоминьдановская армия формировалась за счет насильственных мобилизаций, солдаты и офицеры не получали ни денег, ни продовольствия и грабили население. В провинции Хэнань в 1942-1943 годах в результате непомерных налогов и грабежей со стороны правительственной армии от голода погибло до трех миллионов человек, процветало людоедство, но власти ничего не делали для спасения людей. В 1944 году в провинции Фуцзянь, при наступлении японцев, крестьяне восстали против правительственной армии, уничтожив около пятидесяти тысяч своих «защитников». Процветала коррупция. В то же время в бывших «советских» районах поддерживался относительный порядок, а солдат за грабежи и насилия казнили. Неудивительно, что во время гражданской войны 1946-49 годов население отказало Гоминьдану в поддержке, а правительственные войска переходили на сторону «красных» целыми корпусами. Кроме того, в ходе гражданской войны Чан Кайши сделал шаг, окончательно превративший его в глазах китайцев в антипатриота: он вооружил и бросил против «красных» сдавшиеся в 1945-м японские части. Получается так: если в России в ходе гражданской войны красные беспощадно грабили и мучили население, то в Китае этим занимались «белые», а тамошние «красные» выступали в роли защитников народа.
Тут следует оговориться: китайские коммунисты – отнюдь не ангелы. Они были крайне жестоки (жестокость вообще – часть китайского менталитета). С 1842-го и по 1949-й – 107 лет! – Китай тонул в крови восстаний и революций. За это время озверение и одичание китайского народа дошло до невероятных размеров. Коммунисты массами расстреливали политических противников, их лидеры убивали друг друга в борьбе за власть. «Красным» не было чуждо ни сведение личных счетов под маркой борьбы с «отступничеством», ни произвол, ни коррупция. Однако в те времена в Китае зверствовали бандиты-хунхузы, армии генералов-милитаристов (те же хунхузы, только в форме), гоминьдановские солдаты (см. выше). Войска коллаборациониста Ван Цзинвэя лютовали, как всегда лютуют против своего народа все предатели. Маньчжуры «императора» Пу И, монгольские всадники князя Дэ Вана, дунганские части генералов Ма, уйгурские сепаратисты беспощадно резали китайцев, мстя на былые притеснения. Все они были для китайцев куда страшнее, чем коммунисты. Несмотря на то, что среди коммунистов хватало властолюбцев, моральных разложенцев и малограмотных фанатиков, их объединяла главная цель – освобождение и объединение страны. И это выгодно отличало их от всех прочих политических сил Китая. Равно как и от российских «коллег» - как прошлых, так и нынешних.
После победы и провозглашения КНР суть китайской компартии не изменилась. Если большевики уничтожили Россию как государство, разделив ее на национальные республики и ликвидировав даже само историческое название страны, заменив его бессмысленной аббревиатурой «СССР», КПК восстановило единство Китая, при этом предоставив нацменьшинствам широкую автономию -намного более эффективную, что в «стране победившего социализма», но без права республик на самоопределение, закрепленное в советской Конституции 1936-го. Фактически победа большевиков предопределила распад России, а победа китайских коммунистов – объединение Китая.
Столь же разительно отличается и социально-экономическая политика ВКП(б)-КПСС и КПК. В 1958-м руководство страны решило повторить советскую первую пятилетку, предприняв «Большой скачок» - экономическую и политическую кампанию, нацеленную на стремительную индустриализацию и резкий подъём экономики страны. Что ж, верхушка КПК в конце 50-х была еще менее грамотной, чем советская двумя десятилетиями раньше. Создание «самообеспечивающихся коммун», внедрение принципов лысенковщины в сельском хозяйстве, повсеместное строительство примитивных металлургических заводов привели к катастрофе. Производство риса упало, выплавленный в самодельных плавильнях чугун никуда не годился. В Китае разразился страшный голод. По сути катастрофа «Большого скачка» - прямое повторение трагедии первой советской пятилетки. В 1928-33 годах темны роста советской экономики снизились с 10-28% в год (1924-27-м годах) до 4,6%, в том числе в тяжелой промышленности – с 14% до 10%. Советская Россия, как и мечтали большевики, превратилась из аграрной страны в индустриальную, но не столько благодаря росту индустрии, сколько из-за крушения сельского хозяйства, катастрофического уменьшения торговли, краха легкой и пищевой промышленности, минимизации сферы услуг. 6-7 миллионов советских граждан погибло от голода, уровень жизни уцелевших упал на несколько порядков, а новые заводы, построенные ценой нечеловеческих мучений всего народа, выдавали на-гора низкокачественную, часто совершенно не нужную продукцию.
Разница в том, как отреагировали советские большевики и китайские коммунисты на спровоцированную ими катастрофу. В 1933-м, самом страшном году, когда сотни тысяч трупов гнили на полях, дорогах и прямо в избах, когда соседи ели соседей, а на сельских базарах торговали человечиной, Сталин заявил об успешном осуществлении пятилетнего плана - и объявил о начале второй пятилетки. Признать ошибки, вернуться к нормальному хозяйствованию, помочь голодающим – нет, это не по-большевистски. По-большевистски – это сажать и расстреливать тех, кто посмел произнести слово «голод».
В Китае же через год после начала «Большого скачка», летом 1959-го, когда стали заметны первые признаки надвигающейся катастрофы, маршал Пэн Дэхуай жестко раскритиковал осуществляемый курс. На Лушаньской партконференции в начале 1961-го Мао Цзэдун был вынужден публично признать допущенные ошибки и покинуть пост Председателя КНР, уступив его Лю Шаоци – противнику «Большого скачка». Тогда же на первый план выдвинулся Дэн Сяопин, впоследствии ставший архитектором китайского экономического чуда. Именно в то время он произнес историческую фразу, как нельзя лучше характеризующую прагматическую политику КПК: «Не важно, какого цвета кошка - черного или белого. Хорошая кошка та, которая ловит мышей». Началась деколлективизация сельского хозяйства, ослабло давление на частный бизнес (он, в отличие от СССР, в «красном» Китае никогда полностью не уничтожался). В Канаде и Австралии Китай закупил большие партии хлеба – лидеры КПК, в отличие от советских коллег, не стали спокойно смотреть на мучения миллионов голодных соотечественников.
В середине 60-х Мао попытался взять реванш на поражение 1961-го: он развязал «Культурную революцию». Суть этого ужасающего явления малопонятна некитайцам: глава партии вдруг призвал молодежь «открыть огонь по штабам», то есть крушить партийные и государственные институты. А суть всего этого в том, что Мао понял: КПК не позволяет ему единолично править Китаем и попытался разгромить партию. Страна погрузилась в хаос: банды «молодых революционеров» избивали всех и вся, резали друг друга, крестьяне штурмовали города, армия использовала против хунвэйбинов танки и авиацию, но самым жестоким репрессиям подверглись члены и руководители КПК. Маршал Пэн Дэхуай и Лю Шаоци, как и сотни тысяч рядовых коммунистов – противников единовластия Мао, погибли, Дэн Сяопин был отправлен простым рабочим на завод. Власть в партии и стране захватила клика Мао – «банда четырех» во главе с женой вернувшегося к власти Председателя Цзян Цинь.
Но ненадолго. Уже в 1974-м Дэн вдруг становится вице-премьером в правительстве Чжоу Эньлая, ответственным за экономику, - значит, партийная верхушка гнула свою линию, невзирая на засилье «банды четырех». А через два года, после смерти Мао, он совершает переворот: «банда четырех» была свергнута и арестована.
В Китае начались радикальные реформы, итогам которых сегодня поражается весь мир. Их невозможно сравнить с процессами, происходящими в России начиная с горбачевской перестройки. Китайские реформы превратили отсталую страну в развитую, нищих китайцев – в нацию, чье благосостояние растет невероятными темпами. В России же реформы привели к деиндустриализации, окончательному упадку и без того разоренного советской властью сельского хозяйства, исчезновению науки, краху образования и здравоохранения, деградации и вымиранию населения.
Нельзя забывать еще вот о чем. В начале 80-х китайское руководство отменило бесплатную медицину и образование - ссылаясь на тяжелое экономическое положение и пообещав восстановить это, когда страна достигнет соответствующего уровня развития. И полностью восстановило в начале текущего века. А в постсоветской России, в 2010 году, на подъеме, когда восстановились высокие мировые цены на нефть, когда правительство дает безвозвратные ссуды каким-то Венесуэле, Кубе и Никарагуа, когда тратятся невероятные средства на грядущую олимпиаду и никому не нужный саммит АТЭС, принимается закон о сведении среднего образования к преподаванию основ грамоты и арифметики! Вот в чем разница. Как и в том, что в Китае с коррупцией борются тем, что не позволяют чиновникам отправлять жен и детей за границу (у нас об этом и заикнуться немыслимо) и беспощадно казнят за взятки даже самых высокопоставленных бюрократов. Многие обратили внимание на то, что наш президент, комментируя «китайскую модель», оговорился прямо по Фрейду: эта модель нам (России) не подходит – ведь там так ужасно поступают с коррупционерами… Вот и основная суть различия между Китаем и тем пространством, которое по традиции все еще называется Россией.
Суть в том, что у ВКП(б)-КПСС и КПК – прямо противоположная история. В современной России отнюдь не только на КПРФ, но и на власти, и на правящей «Единой России» несмываемым клеймом лежит каинова печать наследия большевиков. Не в идейном смысле, а в плане отношения к своей стране, к своему народу. Недаром главные единороссы повторяют, что они возьмут «все лучшее» из опыта КПСС - наверное, имеется в виду лелеяние собственных шкурных интересов и наплевательство на свою страну.