Каждый человек имеет свои представления об окружающем его мире. Чем лучше наша «модель мира» соответствует миру реальному, тем выше вероятность, что мы примем правильное решение (правильное — с точки зрения достижения поставленных целей). Собственно эффективность достижения целей и есть критерий адекватности нашего восприятия действительности.
Существует ли единственно правильный взгляд на мир, т.е., иными словами, единственно правильная модель мира? Модель, которая описывает мир абсолютно точно, была бы так же сложна, как и сам мир. Создание такой модели, наверное, является задачей примерно того же порядка сложности, как и создание самого мира. Вероятно, человечеству пока еще рано ставить перед собой такие цели. Существующие модели (например научные теории) могут достаточно точно описывать одни явления и игнорировать другие.
Поэтому, вообще говоря, нельзя говорить о «верных представлениях о мире», можно лишь говорить о пригодности той или модели для решения тех или задач. Поскольку эффективность моделей для разных задач разная, то применение разных моделей для одного и того же случая может давать разный результат. В этом смысле существующие представления и теории противоречат друг другу. Абсолютно истинная и непротиворечивая модель мира, повторим, будет так же сложна, как и сам мир. Но в решении этих противоречий и заключается развитие. Человечество все время усложняет свои представления о мире, делает их все более адекватными, решает одни противоречия и получает новые — но на новом, более высоком уровне познания.
Об относительности понятия «истина» блестяще написал Александр Никонов в книге «Апгрейд обезьяны»:
Разве «дважды-два-четыре» — не истина в последней инстанции. Кто будет с этим спорить? «Дважды-два-четыре» есть истина, ограниченная рамками математики. Математически определенная истина. Истина в границах конкретной науки. С таким простым, практически бытовым примером это может быть не всем понятно, но, вряд ли кто будет спорить, что «сумма углов в треугольнике равна 180 градусам» только в рамках геометрии Евклида. А в рамках других геометрий она уже не верна. А для безграмотного бушмена из австралийской пустыни эти слова вообще ничего не значат, они для него не истина и не ложь, а так — белый шум.
Истина у каждого своя и называется мнением. Мнения могут совпадать.
«А разве то, что Земля не плоская, и не стоит на трех китах, а представляет собой шар, вращающийся вокруг Солнца, разве это не истина? Раньше люди заблуждались, а теперь с помощью науки узнали правду, не так ли?» — спросят меня.
— Науки не ищут истины! — отвечу я. — Науки строят модели. Была одна модель, стала другая.
Вот модель Птолемея. Вот модель Коперника. Вот модель атома Бора. Вот модель периодической таблицы элементов имени товарища Менделеева. Вот теория относительности Эйнштейна. Это все — информационные модели. Природа не знает ничего про модель атома Бора, да атом и не похож на эту модель! Природа ничего не знает про таблицу Менделеева, ей и в голову не приходило располагать элементы по таблице, у нее и головы-то нет, чтобы строить модели! Природа просто существует, а мы ее просто описываем разными моделями — более или менее практичными.
В этом мире существует только реальность и разные информационные модели, ее описывающие. Больше ничего. Если модель, придуманная учеными, адекватна, то есть дает предсказуемый результат, то есть из нее рано или поздно можно получить практическую пользу, ее называют истинной — гипотеза переходит в общепризнанную теорию.
Научные модели сменяют одна другую, заменяясь более точными. То есть более практичными.
Иногда случаются казусы. Когда-то люди не знали, что такое тепло. И физиками была выдвинута теория теплорода — особой невесомой жидкости, которой чем больше в каком-либо теле, тем оно горячее. Передача тепла от тела к телу — просто перетекание из горячего в холодное теплорода. Теперь-то мы «знаем» (придерживаемся другой модели), что температура — это просто мера внутренней энергии тела, быстрота колебаний его молекул, а когда-то «ошибочная» теория теплорода позволила вывести адекватные формулы, которыми физики пользуются до сих пор. «Неверная» теория позволила вывести «верные» формулы, которые точно описывают процессы теплопередачи! Вот вам отличный пример того, что нет истин, а есть лишь придуманные описательные системы — качественные и количественные.
Можно ли сказать, что теория теплорода была заблуждением? Так и тянет ляпнуть «да». Ведь наука от этой модели уже отказалась! Значит, она ложна? Помилуйте, как же ложна, если эта модель позволила вывести верные формулы?.. Разве может из Лжи вытекать Истина, дорогие традиционалисты?
Или — можно сказать, что боровская модель атома истинна? Моделька примитивная, физиками ныне всерьез не рассматривается и служит только для объяснения, что есть атом, школьникам и студентам. На большее не годна. Так истинна она или нет?
Истинна! В рамках своей задачи (объяснение для школьников), ложна для всех остальных задач. Любая модель, любая функция рвет свою область определения. И это относится не только к физике, между прочим. Это относится ко всем наукам. В том числе общественным. В том числе к психологии. В том числе к политике. Модель подбирается под задачу — вот главное. Если вы ставите природе (или обществу) вопрос, вы должны четко понимать, какой ответ хотите получить. То есть для каких целей вы вопрошаете. В фундаментальной науке целью является удовлетворение любопытства. То есть ученые проводят массу опытов, а потом под них придумывают теории. Иногда бывает наоборот, придумывают теории, а потом проверяют их на адекватность реальности.
«А если ввести Бога? — спросят меня верующие. — Не лучше ли будет тогда? Ведь появится общая система координат, общий отсчет. Проще станет жить и ориентироваться.»
Увы. Введение гипотезы Бога ничего не дает. По той же самой причине: представления о Боге у всех разные.
Одна из привлекательных черт практически любой религии — это формирование цельного взгляда на мир, своеобразной модели мира. В течение тысячелетий именно из религии люди получали информацию о мироустройстве, именно религия давала представление о том, как «функционирует» наш мир. Пример подобной концепции: мир есть арена борьбы Бога и Дьявола, а человек — один из агентов в этой борьбе.
Религиозный взгляд выглядит цельным и непротиворечивым лишь до тех пор, пока мы находимся в рамках одной религии и не хотим знать ничего другого. Но существует множество религий и они противоречат друг другу. Какая из религий дает наиболее адекватную модель, выяснить нет никакой возможности. Правда в рамках экуменического движения имеются энтузиасты, пытающиеся выработать единый взгляд на мироустройство. Для этого необходимо существенно модифицировать многие религиозные догматы.
Но это невозможно, т.к. каждая религия претендует на обладание единственно верной истиной, имеющей божественное происхождение. Реального компромисса здесь быть не может. Одна из причин состоит в том, что религии базируются на древних священных книгах, не подлежащих модификации. А священные книги не только противоречат друг другу, но и не соответствуют современным научным представлениям.
К примеру, Библия утверждает, что небо — это твердая сфера («небесная твердь»). Поэтому в Средние века люди всерьез считали, что звезды, Солнце и Луна прикреплены к различным прозрачным движущимся сферам и потому перемещаются по небосводу (а само слово небосвод понималось буквально). Подобных примеров множество. В частности, в Коране говорится, что «Солнце садится в мутный колодец» (либо «источник» в других переводах); Мохаммед утверждал, что гром и молнии вызываются ангелами. Некоторые азиатские верования придают важное значение «счастливым» и «несчастливым» числам (хотя статистически это не подтверждается). И т.д.
Почему можно отказаться от буквального толкования одних кусков священных текстов (опровергнутых наукой), но необходимо продолжать следовать другим, религиозные деятели внятно объяснить не могут. Аналогично крайне неубедительно выглядят и обоснования того, почему «именно наша религия истинна». Ссылки на древность (или, наоборот, относительную «современность»), массовость, авторитетность и т.д. не работают. Можно привести немало древних массовых религий, которые уже отмерли, а также множество недавно появившихся сект и религий, которые вряд ли будут общепризнаны «истинными».
Означает ли это, что знания (например, в сфере межчеловеческих отношений), полученные через религию, никуда не годятся? Конечно, не означает. Чтобы сделать аргументированный вывод по этому вопросу, необходимо понять, откуда эти знания появились.
Существует лишь два способа формирования адекватных представлений о мире: с помощью проб и ошибок (т.е. путем «естественного отбора» правильных решений) и с помощью анализа и изучения (т.е. применяя в той или иной степени «научный подход»). Оба метода дополняют друг друга и в человеческой деятельности не могут существовать один без другого.
В течение многих тысячелетий правила поведения человека вырабатывались преимущественно методом проб и ошибок. Сохранение удачных решений происходило через следование традициям. Племена, применявшие неэффективные правила регулирования своей жизнедеятельности, проигрывали конкурентную борьбу. Но если редкое удачное решение закреплялось в традиции, то племя с такой традицией резко усиливалось, поглощая соседей и распространяя новую традицию на более широкий ареал. Это очень похоже на механизм биологической эволюции, при котором удачные мутации закрепляются в генофонде и распространяются в популяции.
Поэтому сохранение традиций было чрезвычайно важным: в традициях аккумулировались верные решения, найденные предыдущими поколениями. Нарушение традиции означало необходимость снова действовать методом проб и ошибок, при котором выбор верного решения сродни выигрышу в лотерею. Ведь эффективное решение (особенно в сфере общественных отношений) найти непросто даже сейчас — вспомним о провале коммунистического эксперимента. Поэтому от следования традициям зависело выживание как отдельного человека, так и целых народностей.
Необходимость следования традиции выходит за рамки опыта отдельного человека и может быть основана лишь на вере. Поэтому традиции часто принимают религиозную окраску. Более того, именно религия лучше всего позволяет сохранять традиции в неизменном виде. В этом и состояла позитивная роль религии.
Многие ранние религии содержали детальное «бытовое» описание правил взаимодействия человека с окружающим миром. Некоторые подобные атавизмы сохранились до сих пор. Например, ислам описывает свинью как «нечистое животное», мясо которого нельзя употреблять в пищу. Это, кстати, элемент описания мира: в авраамических религиях животные делятся на «чистых» и «нечистых» (своеобразная попытка биологической систематизации).
Однако те религии, которые были слишком «привязаны» к жизнедеятельности человека, живущего в конкретных ландшафтных и климатических условиях, не могли распространяться вширь. Поэтому в конце концов победили универсальные религии (которые, впрочем, сохранили некоторые случайные атавизмы типа запрета на свинину). Универсальных религий также было достаточно много. В процессе естественного отбора победили те, которые делали общество наиболее эффективным, были психологически привлекательны и обладали многими другими ценными свойствами (описание которых выходит за рамки темы).
И именно тот факт, что в религиозных установках содержится «мудрость» естественного отбора за многие сотни или даже тысячи лет, делает их весьма ценными.
Главная проблема познания через веру состоит в том, что для выхода на принципиально новый уровень познания нужна новая вера. Любая религия ограничена своей традицией, например, не может модернизировать свои священные книги и потому не может по-настоящему развиваться. Причина этого состоит в том, что религия претендует на «единственную истину», а развитие требует постоянной модификации этой истины, постоянного изменения и усложнения нашей картины мира.
И поскольку религия претендует на «единственную истину», то она по определению нетерпима к другим точкам зрения. Отсюда и происходят различного рода охоты на ведьм и «обезьяньи процессы». В результате и сейчас многие религиозные деятели недалеко ушли от времен инквизиции. К примеру, резким нападкам подвергаются совершенно невинные (с моральной точки зрения) литературные произведения, такие как «Гарри Поттер» и «Мастер и Маргарита» (в частности, со стороны известного религиозного деятеля дьякона А.Кураева). В исламе положение еще хуже: мусульманские богословы стремятся как можно буквальнее толковать священные тексты, сужая возможное поле мнений. К примеру, любое упоминание Мухаммеда, не соответствующее канонам, объявляется оскорблением религии со всеми вытекающими последствиями, вплоть до смертной казни. И все это несмотря на то, что в том же «Поттере» насилия и жестокости ничуть не больше, чем в Библии или Коране, а положительные герои ведут себя более благородно, чем авраамический Бог (вспомним, к примеру, эпизод, где Бог требует от Авраама убить собственного сына и многие другие примеры безнравственного поведения Бога; например, см. здесь, здесь, здесь или здесь).
За несколько последних столетий наши познания об окружающем мире радикально расширились. Благодаря этому эффективность человеческой деятельности возросла на порядки.
Причина состоит в том, что человек стал применять научный метод мышления, основанный не столько на вере, сколько на анализе. Безусловно, элементы веры, как и «метод тыка» присутствуют и в научной работе. Но рациональный анализ имеет приоритет. Анализ способен разрушить веру в любые «незыблемые» теории, если они не согласуются с фактами. Анализ резко ограничивает «сферу тыка», т.е. указывает, какие именно эксперименты нужно провести.
Главное же преимущество научного метода заключается именно в принципиальном отсутствии незыблемых истин. Ученый вправе усомниться в любом утверждении, он может подвергнуть критике любую теорию, если такая критика подкреплена рациональной логикой. Как только появляется запрет на критику, наука становится бесплодной: вспомним о лысенковщине или средневековой схоластике.
Источник силы научного познания — в свободе мнений, а эффективность применяемых научных принципов (бритва Оккама, принцип актуализма, принцип фальсифицируемости и т.д., см. статью) — лишь следствие этого. Когда нет зон, закрытых для критики, тогда «выживают» лишь те принципы познания и методики исследований, которые дают наилучший результат. Именно поэтому научная мысль и вышла на нынешние эффективные принципы познания. Когда-то, кстати, они не имели монополии в сфере исследований, например, в алхимии «бритва Оккама» использовалась недостаточно (поэтому алхимия, несмотря на ряд позитивных результатов, оказалась неэффективна и отмерла). Там, где эффективные принципы не применяются, там и реального практического результата нет, например, в эзотерике или астрологии. Т.е. эффективность принципов и методик — результат естественного отбора (по результатам их применения), но сама возможность отбора определялась отсутствием «священных» принципов и истин.
Научный метод входит в непримиримое противоречие с познанием, основанным на вере. Ведь вера — это то, что не требует обоснований и доказательств, она не может подвергаться сомнению и ее догматы не могут изменяться. А базовый принцип научного познания прямо противоположен: знания должны быть основаны на доказанных фактах, любое утверждение проходит «проверку сомнением» и любая догма может быть признана неверной, если имеется более адекватная (лучше согласующаяся с фактами) теория.
Этот конфликт не исчерпывается эпизодами вроде сожжения Джордано Бруно, процессом над Галилеем или попытками отвергнуть эволюционную теорию.
Основной конфликт состоит в том, что если человек привык мыслить «по-научному» (а выработка такого мышления уже давно поставлена на поток в рамках высшего образования), то для него нет запретных тем и он начинает задавать себе «неудобные» вопросы касательно обоснований веры. И с удивлением обнаруживает, к примеру, что божественное происхождение Библии или Корана имеет не больше обоснований, чем тезис о существовании привидений. Ведь в приведения тоже верила масса людей и было множество «очевидцев».
Религия может быть обоснована только фактами, не укладывающимися в «естественные» научные объяснения, т.е. чудом. Иными словами, вера в Бога, вера в сверхъестественное есть вера в чудеса. Но чудеса поразительным образом ускользают от научного исследования и совершенно отсутствуют в нашей повседневной жизни, что заставляет усомниться в их существовании. Зачем Богу играть в конспирацию остается неясным, хотя религии и выдумывают на этот счет различные неубедительные объяснения.
Но главный конфликт, повторим, состоит в том, что догматы веры находятся вне критики, в то время как научное мышление по определению критично. Академик Никита Моисеев, который, как известно, был глубоко верующим человеком, описал этот конфликт так:
Мне, наверное, очень не повезло — на своем веку я не встретил священника, любой конфессии, с которым я мог бы найти общий язык… Я много лет преподавал в высших учебных заведениях, и, по долгу службы, мне постоянно приходилось иметь дело с преподавателями марксизма-ленинизма. Меня поражало их согласие безропотно и бездумно следовать в одном-единственном интеллектуальном канале. Его берега были столь жестко ограничены, что мне было даже трудно называть этот канал интеллектуальным: все мыслимые вопросы были уже решены заранее. Даже малое отступление от трафарета считалось наказуемой ересью.
Вот эта канонизация одной доктрины в равной степени присуща и преподавателям марксизма, и большинству священнослужителей, с которыми меня сводила судьба. Меня поражало нежелание говорить о самом главном — обсуждать суть божественного. Позднее я узнал, что это просто запрещено православием. Но именно этот вопрос меня и интересовал больше всего.
После наших работ по «ядерной зиме» я однажды был приглашен в папскую академию, и мне довелось в Ватикане разговаривать с одним из кардиналов. Он был дипломатичнее, более образован, чем […] те русские священники, с которыми мне приходилось общаться. Но в нем была та же приверженность канону, на все готовый ответ и наличие запретных зон для обсуждения: ни дать, ни взять — преподаватель истории КПСС. Только образованнее!
На эти темы писал также нобелевский лауреат, академик В.Гинзбург (см. здесь).
Ученый может быть верующим человеком, однако для этого ему необходимо искусственно ограничить ту область, где он применяет логические рассуждения и научный метод. Потому что, если он применит их к религиозным утверждениям, то окажется, что серьезных обоснований этих утверждений (кроме ссылок на традицию) у религии нет. Все аргументы, касающиеся истинности Библии (или основ любой другой религии), могут быть применимы для доказательства истинности любого исторического эпоса (и там, и там есть чудеса, боги и моральные императивы; и в то, и в другое верили миллионы людей на протяжении столетий или даже тысячелетий). Интеллектуальное самоограничение (фактически разделение сознания) некомфортно для думающего человека, поэтому и можно говорить о конфликте религиозного и научного мышления.
Эти рассуждения подтверждаются и эмпирическими данными. Как показывают социологические опросы в разных странах, чем выше образование людей, тем, как правило, ниже доля верующих среди них. Религиозный фанатизм крайне редко встречается среди людей с высшим образованием. Ученые имеют наименьшую религиозность. Например, в соответствии с опросом членов Национальной академии наук США лишь 7% американских академиков верят в Бога. И это в такой религиозной стране как Америка, где атеистом быть политически некорректно. Данные этого исследования приведены авторитетным журналом Nature. Причем с течением времени количество верующих ученых снижается (в 1913г. — 27,7%, 1933г. — 15%).
И наоборот, наиболее религиозные народы с трудом повышают свой образовательный уровень. К примеру, треть арабов неграмотна — столько же, сколько в отсталой экваториальной Африке.
Позиции, основанные на вере, не могут быть сближены. Но люди с научным типом мышления всегда могут найти общий язык: ведь они имеют общие критерии истинности. Поэтому фанатичная вера разъединяет и является генератором конфликтов, порой кровавых. Научный метод мышления, напротив, объединяет. Поэтому толерантность в научной среде наиболее высока.